Рассвет наступит неизбежно [As Sure as the Dawn] - Франсин Риверс

— Нет. Ты же привел меня к нему посреди ночи. Помнишь?

Бато рассмеялся.

— Да, ту ночь я помню прекрасно. — В это время вошел слуга. Он поставил поднос на стол, и Бато мановением руки отпустил его. — Поешьте и выслушайте меня внимательно, — сказал африканец Атрету и Рицпе.

Рицпе есть не хотелось. Она внимательно слушала указания ланисты и одновременно изучала его. Можно ли ему верить? Или он ничем не отличается от Галла, прикидываясь другом Атрета и думая о том, как его погубить?

Атрет съел приличную порцию мяса, хлеба и фруктов, выпил два кубка вина и только после этого насытился.

— Мы пройдем по туннелям, — сказал Бато. — Стражники вас не увидят и будут думать, что вы все еще здесь.

Он повел их мимо того же портика, с которого открывался вид на тренировочную площадку. Гладиаторы с деревянными мечами отрабатывали боевые приемы. Атрет не остановился и даже не повернул головы в их сторону. Теперь, взглянув краем глаза на жизнь лудуса, Рицпа испытывала к германцу искреннее сострадание.

Они спустились в бани, а потом спустились еще ниже по другому коридору. Бато взял горящий факел со стены и открыл тяжелую дверь.

— Проходите.

Рицпа представила себе людей, которые проходили по этим длинным темным коридорам и знали, что в конце их ждет смерть. Бато и Атрет, идя впереди нее, не говорили ни слова. Их молчание невольно внушало уважение, было понятно, сколько было пережито этими двумя людьми. Дверь в дальнем конце оставалась открытой, и через нее можно было попасть в другие коридоры, которые вели к камерам, находившимся под самой ареной. Они поднялись по гранитным ступеням в огромное помещение со скамьями вдоль каменных стен. Через железную решетку Рицпа увидела арену.

Атрет остановился и посмотрел на огромное поле, засыпанное свежим песком, и на ряды мраморных скамей для зрителей. В этот момент, как уже это бывало в его жизни не раз, у него в ушах снова раздался неистовый рев толпы, а кровь с бешеной скоростью побежала по жилам.

Сколько раз он стоял в этом помещении, облаченный в отполированные доспехи, с острым мечом в руках, в ожидании выхода на залитую солнцем арену, на схватку с самой смертью, а возбужденная толпа снова и снова скандировала его имя? Атрет ненавидел эти минуты, ненавидел этих людей. Порой он ненавидел самого себя.

Тогда почему его так тянет сюда?

Повернувшись, Атрет увидел Бато, стоявшего у еще одной двери.

— Ну что, ты, кажется, начинаешь все понимать, — многозначительно сказал ланиста Атрету.

— Они отняли у меня не только свободу. Они отняли у меня душу.

Услышав его слабый голос, Рицпа поняла, как он страдает. Она подошла к нему. Он посмотрел на нее рассеянным взглядом, и она взяла его за руку.

— У тебя есть душа, Атрет, — сказала она. — Перед Богом у тебя есть душа. Он дал ее тебе.

Бато не стал утешать бывшего гладиатора, не стал ничего ему советовать; Атрет был из тех, кто не нуждается ни в том, ни в другом. И все же, когда женщина взяла руку Атрета и положила ее на спящего ребенка, Бато увидел, как лицо германца смягчилось. У ланисты сложилось впечатление, что эта женщина гораздо лучше, чем Юлия Валериан.

— Сюда, — сказал Бато, и они двинулись по следующему коридору, который вел в еще одно большое помещение с большими железными воротами, ведущими на арену.

— Что это за место? — еле слышно спросила Рицпа, почувствовав какое–то угнетенное состояние.

— Через эти ворота уносят мертвых, — ответил Атрет.

— Самый лучший выход отсюда, — добавил Бато и показал им коридор, по которому тела мертвецов уносят к специальным повозкам, а потом увозят их за городские стены для захоронения.

Рицпа отпустила руку Атрета. Когда она взглянула в глубину длинного и темного коридора, ей стало трудно дышать. Атрет обнял ее за плечо и повел по этому ужасному коридору. Идя следом за ланистой, Рицпа никак не могла успокоиться.

Бато поставил свой факел на подставку в стене в конце коридора. Вынув из–за пояса несколько монет, он протянул их Рицпе.

— Когда ты выйдешь отсюда, аппетит у тебя появится.

Рицпа взяла монеты и поблагодарила его за доброту.

— Пусть ее Бог защитит вас, — сказал Бато Атрету, открывая тяжелую дверь. За ней открывались римские улицы, залитые солнечным светом.

18

За последние три года, с тех пор как Атрет последний раз видел Пунакса, владелец гостиницы заметно прибавил как в весе, так и в богатстве. Его короткие волосы поседели на висках, а морщины на лице стали глубже. Атрет увидел уже совсем другую, роскошную гостиницу и понял, что этим владелец обязан фресковой живописи, которая красовалась у входа в гостиницу и на которой германец узнал самого себя, сражающегося на арене. Он не мог прочитать, что написано под этим изображением, но догадаться было несложно.

— Значит, ты заслужил свободу, — сказал Пунакс, обратив внимание на костяной медальон, висящий на золотой цепочке на шее Атрета. Он с восхищением посмотрел на Рицпу с ребенком на руках и добавил с улыбкой: — и теперь тебе есть чем похвастаться, в отличие от меня.

Атрету не понравилось, как он уставился на Рицпу.

— Мне нужно заработать достаточно денег, чтобы хватило на обратный путь в Германию.

Пунакс тяжело засмеялся.

— Зря ты на это надеешься, Атрет. Ты не сможешь туда вернуться. Ты ведь теперь такой же германец, как я галл.

— Не говори за других.

— Ты думаешь, я не прав? Нравится тебе это, или нет, но ты давно уже не тот человек, которым тебя десять лет назад взяли в плен. Рим сделал тебя другим.

— Может быть, но я по–прежнему хатт.

— Кем бы ты ни был, но твой народ обязательно увидит в тебе перемены, даже если ты сам их не замечаешь. — Пунакс слегка махнул рукой. — Да и какая теперь разница? Хаттов все равно уже нет.

— Я есть. Есть и другие.

— Рассеянные и неорганизованные. — Пунакс почувствовал, какая тишина наступила в помещении и, оглядевшись вокруг, увидел, что его постояльцы уставились на Атрета и зашептались между собой.

Заметил это и Атрет, хотя ему это понравилось меньше, чем Пунаксу.

— Сколько ты мне заплатишь за то, что я поживу здесь?

Пунакс засмеялся.

— Да-a, тонкостью ты никогда не отличался.

— Слишком долго приходилось сражаться на аренах.

— Фило, принеси нам с Атретом лучшего вина, — объявил Пунакс достаточно громко, чтобы это услышали все, кто был в помещении. Когда среди присутствующих прокатилась волна восторга, Рицпа почувствовала смутную тревогу.